"Шум вызывает у невежды представление о силе",- съязвил Джеме Уатт. Уатт застал еще те времена, когда на улице перед домом больного раскладывали солому, заглушавшую стук колес, а парламенты принимали суровые законы, запрещавшие шуметь при таких-то и таких-то обстоятельствах. Изобретатель машины, к которой вскоре приладят колеса и она загрохочет по всему свету, призывает вернуться к тишине! Ирония судьбы; сколько раз ей еще суждено повториться... Пройдут десятилетия, и философ Шопенгауэр, развивая мысль Уатта, скажет, что сила шума, которую может спокойно вынести человек, обратно пропорциональна его интеллектуальным способностям и поэтому может служить их точным мерилом. Потом Кох произнесет свои пророческие слова, Гонкуры издадут свой "Дневник", а люди все будут пожимать плечами, слушая их предостережения, и считать нетерпимость Толстого к малейшему шороху за стеной во время его работы стариковской блажью, а затею Пруста, обившего свои комнаты пробкой, болезненной причудой.
Цивилизация не убавляет невежд. Невежд убавляет культура, а это не одно и то же. Невежды питают к шуму особую привязанность. Им нравится хлопнуть что есть мочи дверью лифта или пронестись в полночь на мотоцикле через поселок и вызвать сердцебиение у тысячи людей. Знай наших! Они обожают поставить у окна магнитофон и запустить его на полную мощность. Из всех благ цивилизации им требуются какие позвончей. Невежд такого сорта смиряет лишь административное воздействие. Попадается, впрочем, и ученый невежда. Чуть что, он хватается за Дарвина: ко всему, говорит, приспособились за миллионы лет, приспособимся и к шуму.